Наука, патриотизм и гражданское общество

9 июня в Высшей школе экономики с докладом «Научные общества в царской России: наука, патриотизм и гражданское общество» выступил Джозеф Брэдли, профессор Университета Талсы (Оклахома, США).

Выступление прошло в рамках семинара, организованного Центром исследований гражданского общества и некоммерческого сектора (ГРАНС-центр) ГУ-ВШЭ. «Сегодня мне особенно приятно, — предваряя доклад, сказал первый проректор ГУ-ВШЭ, научный руководитель ГРАНС-центра Лев Якобсон, — представить профессора Брэдли из Университета Талсы, известного специалиста по российской истории, и в особенности истории российских городов, российской науки и российского гражданского общества. Когда история гражданского общества у нас в стране толком не изучалась, профессор Брэдли по ту строну океана эту брешь заполнял. Доклад подготовлен на основе недавно вышедшей в издательстве «Harvard University-press» книги профессора, посвященной истории научных обществ царской России и их роли в формировании российского гражданского общества. Эта книга называется «Добровольные ассоциации царской России. Наука, патриотизм и гражданское общество». Особенно приятно, что нам сегодня не нужен перевод, поскольку профессор Брэдли любезно согласился говорить с нами на русском языке, которым владеет настолько хорошо, что способен донести до аудитории все нюансы доклада».

Свой доклад американский ученый начал с информации о том, каким образом он «вышел» на эту тему. «Я закончил двадцать лет назад книгу о миграции крестьянского населения в Москву на рубеже XIX-XX веков, и меня пригласили написать статью о Москве для одного американского сборника. Мне пришлось прочитать много новой для меня литературы, из которой я и узнал о существовании в тот период в России разного рода обществ, клубов, по названиям очень похожим на общества в Западной Европе того времени. Это показалось мне странным, и я заинтересовался этими обществами».

Политическая культура царской России традиционно не считается приемлемой для проявления частной инициативы и создания частных обществ. Однако накануне Первой мировой войны в Российской империи имелось 10 000 (а может быть и больше) обществ. «Я взял такую цифру, чтобы избежать преувеличения, — заметил в связи с этим профессор. — Эти общества существовали повсюду, не только в Москве и Петербурге, но и в провинции. Их цели и деятельность были теми же, что и у европейских обществ. Причем в России имелось самое большое количество кооперативных обществ в мире.

Возникают вопросы. Как могло существовать столько обществ при царизме? Может быть, они  были всего лишь жалким подобием своих европейских собратьев? Или же лакеями царизма? Имели ли они общественное значение? Тот факт, что могло существовать так много обществ, заставляет нас рассмотреть отношения между государством и обществом.

Господствующее представление о русской политической культуре — это отсутствие или крайняя слабость гражданского общества и духа ассоциаций. Тому есть ряд причин: отсутствие в Российской империи гражданских прав, самодержавие. К тому же судьба гражданского общества в XX веке не была перспективна для отработки теории или истории гражданского общества в России. Как писал Антонио Грамши, «государство в России было всем, а гражданское общество первобытным и расплывчатым».

«Но, по моему мнению, — заметил докладчик, — в литературе преувеличивается способность и желание царизма подавлять частную инициативу и гражданское общество. В качестве примера такого преувеличения можно взять рассуждения известного российского историка Юрия Афанасьева: «Россия не избежала тоталитаризма ни до, ни после 1917 года. Всемогущее государство подразумевает подданных, лишенных инициативы». Я считаю, что посредством изучения частных обществ на периферии Европы мы можем рассмотреть развитие гражданского общества как историческое явление, как определенный угол зрения для исторического анализа. Иначе говоря, российский опыт может и должен внести вклад в изучение теории и практики гражданского общества».

Остановившись на теоретических и сравнительных аспектах проблемы, Дж. Брэдли заметил, что «понятие гражданского общества — это понятие сложное. Это абстракция, которая толкуется по-разному в различных традициях. При употреблении этого понятия возникает ряд вопросов. Такое общество — это идеал, то есть воображаемое сообщество, или же реалия? Из чего состоит гражданское общество? Как и при каких условиях оно формируется? Существуют ли предпосылки для формирования гражданского общества, и если существуют, то какие? Что является достижением самого гражданского общества? Как гражданское общество может быть и агентом преобразований, и результатом преобразований? Иногда в литературе говорится, что для создания гражданского общества требуется гражданское общество. Так, выдающиеся теоретики гражданского общества Коэн и Арато писали в одной из статей,  что «гражданское общество существует только там, где есть гражданские права. А гражданские права формируются как требования лицами и группами в публичной сфере растущего гражданского общества». Обязательно ли связано гражданское общество с демократией, или оно может существовать при разных политических режимах? Есть всего лишь один вид гражданского общества, или есть разные виды в зависимости от времени, политического режима и других обстоятельств?

Гражданское общество можно определить, как это делали англичанин Джон Грэй и канадец Чарльз Тэйлор: «как сеть непринудительных взаимоотношений и институтов вне непосредственного контроля (руководства, управления) государства, которые позволяют частным лицам  проводить и организовывать свою деятельность». Это не семья, не природное или естественное состояние, не деспотизм. Гражданское общество представлялось одними теоретиками как противник государства, а другими — как союзник государства во взаимном развитии прогресса и цивилизации. Последнее представление, считает Джозеф Брэдли, более пригодно для изучения формирования гражданского общества в России.

Понятие очень близкое к понятию гражданского общества — это публичная сфера гражданского общества (в русском языке есть очень хорошее слово «общественность»), то есть область, где частные лица могут собираться вместе, чтобы представлять интересы, обсуждать общие вопросы, высказывать мнения. Ассоциации — это независимые институты, способные учреждать свои уставы, правила и цели, управлять своими делами, избирать своих членов. Это новые виды организованного общения и самоопределения. Это определение заимствовано у исследователя истории частных обществ в XII веке во Франции Мориса Агухуна.

Насколько отличался российский опыт формирования гражданского общества от европейского? Конечно, он отличался, но не так сильно, как это обычно представляется. И для изучения гражданского общества в России надо изучать институты гражданского общества в Европе.

Развитие ассоциаций и гражданского общества в Европе было долгим, сложным и часто противоречивым процессом. С одной стороны, в XVIII веке просвещенные монархи поощряли частные общества, чтобы распространять полезные знания, благотворительность и прочее. С другой стороны, власти в Европе боялись политических последствий деятельности частных ассоциаций. Французская власть, например, не доверяла частным обществам, и ряд законов в XIX веке устанавливал надзор над ними вплоть до 1901 года. То есть во Франции не было свободы ассоциаций до начала XX века. В Германии политическая полиция наблюдала за деятельностью частных обществ, за тем, чтобы в них не проникала политика, вплоть до 1908 года. Получается, в Германии тоже не было свободы ассоциаций до начала XX века. Тем не менее, всякий надзор и контроль не препятствовали ни французам, ни немцам объединяться».

Далее Брэдли остановился на шести авторитетных научных обществах всероссийского масштаба, тесно связанных с государством, по которым сложилась крупная база источников, «ибо изучить все общества в России, по словам докладчика, было не под силу». Эти же шесть обществ и их деятельность профессор рассмотрел в своей книге. Все общества Брэдли разделил на две категории. «Первые три общества были основаны до 1860 года, то есть до «эпохи великих реформ»: Вольное экономическое общество (ВЭО), основанное титулованными особами и академиками и утвержденное Екатериной II в 1765 году; Московское общество сельского хозяйства (МОСХ), основанное крупными помещиками в 1819 году на волне патриотизма после победы над Наполеоном; Русское географическое общество (РГО), основанное путешественниками, учеными и чиновниками в 1845 году.

Интересен их совместный вклад в развитие гражданского общества в России. И одно любопытное обстоятельство: аналогичные моменты отмечаются в литературе о развитии и гражданского общества на Западе. Уставы этих обществ устанавливали отношения между частными обществами и государством. Можно смотреть на Устав как на договор или как на микро-конституцию. Устав определял цели общества, сферу их деятельности, правила созыва общих собраний, выбор членов, устройство совета, комиссии и так далее. По всей Европе, полагает, например, американский историк Маргарет Джэйкоб, язык представительства был заимствован из английского опыта и распространился по всему континенту, дойдя и до России. Устав ВЭО представлял образец для учредителей будущих ученых обществ.

Что касается распространения полезных знаний частными лицами, то в западной литературе по истории естествознания это направление считается важной составной частью гражданского общества. Начало XVIII-XIX веков — время улучшения сельского хозяйства с помощью изданий, сочинений, собирания экономических сведений (иногда это называется в западной литературе публичной наукой). И в России ВЭО, МОСХ, РГО распространяли интерес к занятию сельским хозяйством, географии, естествознанию. Позже в XIX веке ВЭО и МОСХ создали комитеты грамотности.

Деятельность всех трех обществ считалась патриотической, проводимой на благо Отечества. Это были своего рода площадки для сотрудничества между государственными деятелями и частными лицами. Так же обстояло дело и на Западе, особенно в Германии. Подобно тому, как на западе континента, от Шотландии до Германии, включая и Францию, ученые общества создавали публичную сферу гражданского общества, российские ВЭО, МОСХ, РГО создавали пространство общественного мнения, общественной самодеятельности.

Вторая группа из трех обществ была создана уже после 1860 года. Это Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии (ОЛЕАЭ), основанное в 1863 году при Московском университете; Русское техническое общество (РТО), основанное в 1866 году; и Общество русских врачей имени Н.И. Пирогова, основанное в 1883 году. Их вклад в развитие гражданского общества можно рассмотреть несколько иначе — с помощью анализа их культурных общественных мероприятий.

Это, прежде всего, относится к выставочной деятельности. На Западе считается, что выставки и музеи — это два важных момента общественной деятельности. Примером такого рода является российское ОЛЕАЭ, бывшее частью гражданского общества. Это общество внесло свой вклад в организацию выставок и в распространение прикладного знания, в «демократизацию знания». Политехническая выставка, проведенная ОЛЕАЭ в 1872 году, и действовавший после этого Политехнический музей, функционирующий и сегодня в Москве, на Лубянке, тоже внесли свой вклад в развитие инфраструктуры гражданского общества. Во всех таких музеях в Европе проводились выставки по естественной истории, экспонировались станки, имелись лаборатории. То же самое происходило и в Политехническом музее, где организовывались народные чтения и так называемые «воскресные объяснения коллекций». В начале XX века это был уже общественный центр, где читали лекции не только по естественным, но и по общественным наукам, истории права, выступали со своими стихами кумиры публики поэты-футуристы, а уже в недавнее советское время Евгений Евтушенко и недавно ушедший из жизни поэт Андрей Вознесенский.

Если говорить о выработке и распространении политики в области народного образования, то на Западе самым ярким примером стремления гражданского общества взять под свой контроль народное образование, отделив его от государства и церкви, стала, конечно, Франция. В России таким примером стало РТО и комитеты грамотности. Кроме содействия предпринимателям, что было главной миссией РТО, общество еще и управляло техническими и профессиональными школами и классами, организовывало публичные лекции (по словам историка Кизеветтера, в России в конце XIX века была «эпидемия публичных лекций»), занималось учебной деятельностью, обсуждало законопроекты о наемном труде, организовывало съезды специалистов технического образования.

Поначалу РТО полностью сотрудничало с государством, особенно с Министерством финансов. Но к концу XIX столетия комиссия по техническому образованию РТО все более и более стремилась к выработке политики по образованию, противостоящей политике Министерства народного просвещения. В этом отношении похожую деятельность вели комитеты грамотности, которые также начинали с сотрудничества с Министерством, но под влиянием народников и либералов, входивших в число их членов, стали относиться  к «казенной России» враждебно. В многочисленных записках Департамента полиции можно прочитать, что самой опасной организацией в царской России было Вольное экономическое общество.

В России, как и на Западе, научные съезды также были частью общественной жизни. Например, съезды русских врачей памяти Н.И. Пирогова были созданы для распространения медицинских знаний и для обмена опытом, для защиты интересов врачей в духе сотрудничества между государством и обществом. То есть вначале царил дух сотрудничества. Но постепенно на этих съездах стали критиковать государственную политику в области народного здравоохранения, что особенно ярко проявилось на IX съезде в 1904 году, когда докладчики подвергли критике и меры борьбы с неурожаем, и государственную винную монополию, и телесные наказания крестьян. Прочитанные там доклады касались избирательных прав, народного представительства в органах местного самоуправления, цензуры и гражданских свобод.

Далее Джозеф Брэдли перешел к выводам по сути изложенного. «Рассмотренные мною шесть научных обществ были крупными и влиятельными, — сказал он. — Вместе с тем, они были очень скромной частью всего корпуса общественных организаций, верхушкой айсберга. Частные общества позволяют нам рассмотреть под другим углом зрения, как функционировала российская политическая культура. Более того, дореволюционный российский опыт можно использовать при изучении теории и практики гражданского общества, особенно в так называемую эпоху перехода от авторитарной власти. До некоторой степени гражданское общество было порождением государства, которое поощряло распространение полезных знаний. Это было патриотическое сотрудничество на благо России (сначала на благо монарха, затем — России, затем — народа). Благодаря миссии научных обществ в России гражданское общество оказалось неизбежно связанным с патриотизмом.

ВЭО, МОСХ, РГО, РТО и многие другие общества сумели мобилизовать человеческие ресурсы. С помощью научных ассоциаций русское общество «сообщалось», узнавало о себе. Частные общества создавали и поддерживали пространство общественной инициативы и самодеятельности, что способствовало перемене, переходу, по словам американского историка М. Джейкоб, от «пассивности подданного к активности гражданина». Из этого пространства произрастали ростки гражданственности.

Отношения между частными обществами и государством развивались от сотрудничества к сопротивлению. Подход государства всегда был противоречив: с одной стороны, оно хотело видеть вклад частной инициативы в благосостояние России, с другой же стороны,  оно опасалось политических последствий. К концу XIX века деятели многих обществ были недовольны опекой власти и в результате отношения стали враждебными.

«Полагаю, что в России частные общества играли для развития гражданского общества более важную роль, чем на Западе. Но все же само гражданское общество в России было слабее западного. Почему так? На Западе, — развил свою мысль Дж. Брэдли, — существовали более крепкие самостоятельные посреднические политические институты, о которых писал Монтескье: местное самоуправление, городские корпорации, народное представительство, гражданские права. Сами по себе частные ассоциации в России не могли создать сильное гражданское общество, а российская власть не позволила создать независимые политические институты, способные помочь развитию движения, которое начинали частные общества».

По завершении выступления профессора Брэдли состоялась дискуссия, тон которой задал Л.Якобсон, предложивший для обсуждения «некоторый контекст»: «Мне чрезвычайно симпатична та оценка истории российского гражданского общества, которая сделана в докладе профессора Брэдли. Но есть извечная проблема «курицы и яйца», затронутая и в докладе. Что первично? Развитие демократического государства тянет за собой развитие гражданского общества, или же наоборот? Какая сила является ведущей? К сожалению, на мой взгляд, большинство авторов, пишущих о развитии гражданского общества за пределами западного мира, склонны к определенному «государствоцентричному» подходу. Случается, что вполне серьезные авторы пишут примерно так: «Нужно, чтобы демократы встали во главе России, и тогда они с понедельника ввели в стране гражданское общество». Я немного утрирую, но я глубоко убежден, что все обстоит наоборот: и на Западе, и на Востоке демократия есть результат длительного развития гражданского общества, которое постепенно, набрав силы, разрывает те ограничения, которые налагает недемократическое государство. Ведь демократическое государство не может и дня прожить без гражданского общества, не опираясь на него, а вот гражданское общество может вырасти и всегда вырастало в недрах (разумеется, сталкиваясь с сопротивлением, конфликтуя) недемократического государства. И вот когда оно само становилось достаточно сильным, трансформировалось и государство. Очень многие споры о сегодняшних реалиях гражданского общества в России, о его становлении сводятся к рассуждению: «Вот завтра у нас сменится президент и сразу изменится гражданское общество». Но я-то, — заметил Лев Якобсон, — просто уверен, что оно нисколько не изменится. Возможности развития могут измениться, ибо государство влияет на то, какими темпами, каким образом развивается гражданское общество. Но оно развивается само по себе (конечно, в связи с государством). И в этом контексте следует сделать еще один акцент, которого не было в докладе: ведь и сам по себе боевой настрой гражданского общества, даже лучше сказать — общественности (об опасности последствий такого «боевого настроя» много сказано в «Красном колесе» А. Солженицына), — так вот подобный настрой порождает-то государство! Неразумное государство делает общественность государствоцентричной, чрезмерно озабоченной не географией или медициной, а тем, кто заседает в правительстве. По моему убеждению, это беда гражданского общества. В идеале гражданское общество очень редко вспоминает о правительстве (ясно, что для этого правительство должно быть комфортным). Понятно, что такая точка зрения прямо противоположна привычной. Очень часто в литературе о гражданском обществе в постсоциалистических странах это общество представляется в качестве «группы поддержки хороших людей в правительстве». Но когда гражданское общество превращается в «группу поддержки», то, на мой взгляд, это свидетельствует о крайне низком уровне развития общества», — заключил Л. Якобсон.

Вопрос ведущего научного сотрудника ГРАНС-центра, профессора кафедры теории права и сравнительного правоведения ГУ-ВШЭ Анастасии Тумановой звучал так: «Мне кажется, что в современной историографии происходит диалог приверженцев двух точек зрения на гражданское общество. Сторонники первой точки зрения полагают, что гражданское общество существовало в императорской России. Причем по-разному датируется время его формирования. Петербургский историк Миронов утверждает, что о гражданском обществе можно говорить уже применительно к последней трети XVIII века — времени, когда возникли первые общественные организации. Присутствующий в зале Розенталь в своей книге «Москва на перепутье: Власть и общество в 1905-1914 годах» считает, что институты гражданского общества активно формировались только в начале XX века. Наш докладчик Джозеф Брэдли называет время «великих реформ». А есть другая точка зрения (ее высказывает немецкий историк Хэфнер), согласно которой гражданского общества на общероссийском уровне не было. Гражданское общество существовало на местном уровне (Хэфнер вводит понятие местного общества), то есть на уровне города, городского района, учебного заведения существовала общественность, которая выступала с инициативами местного уровня, приносившими позитивный результат. А на общеимперском уровне гражданского общества не было, потому что были слабые коммуникации. Интересно, каково отношение докладчика к этой точке зрения?»

«Я не вполне согласен с таким, скажем так, негативным суждением, — Дж.Бредли. — Ведь все научные общества, о которых я говорил в докладе, и многие другие крупные столичные общества имели местные отделения по всей территории Российской империи. Что касается слабых коммуникаций, то это ведь «сравнительный» вопрос. Если «слабые», то по сравнению с чем? Если по сравнению с теми, какие были в Англии и Шотландии, то, конечно, слабые. Но, по-моему, во второй половине XIX века коммуникации в России развивались очень быстро. Это видно и по народному образованию, и по печати — газеты, журналы. Они развивали виртуальную общественную сферу, в которой можно было принимать участие. Допустим, что эта общественная сфера концентрировалась в Петербурге, но люди в Сибири или в средней полосе России могли участвовать в этой сфере с помощью образования, публикаций, с помощью деятельности разных общественных организаций, и не только крупных. Ведь было много благотворительных организаций, сельскохозяйственных обществ.

Что касается того, когда зарождалось в России гражданское общество, — вопрос более сложный. Я хочу в связи с этим обратить внимание на то, что это очень долгий, трудный процесс и трудно определить один конкретный момент, один день, до которого не было гражданского общества, а на следующий день оно появилось. Эта проблема носит теоретический характер. В литературе о гражданском обществе указывается пункт Б (существование гражданского общества), пункт  Г (сильное гражданское общество) и пункт А (отсутствие гражданского общества). Так вот, путь от пункта А до пункта Б — очень трудный, противоречивый путь. И очень нелегко определить некий момент, когда возникло гражданское общество».

Галина Кривошеина, старший научный сотрудник Института истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова Российской академии наук (РАН) задала такой вопрос: «Слушая доклад профессора Брэдли, я по-новому взглянула на проблемы, которыми уже давно занимаюсь, а именно на деятельность московских естественнонаучных обществ. Эти организации играли существенную роль в становлении гражданского общества. Но зачастую во главе их стояли люди весьма консервативных взглядов. Тот же Анатолий Богданов, создавший ОЛЕАЭ, был человеком очень консервативным, и все московские либералы клеймили его за это в своих газетах. Секретарь Московского сельскохозяйственного общества Маслов тоже был человеком очень консервативным, глубоко верующим. А в оппозиции к деятельности этих обществ (по крайней мере, в среде ученых) стояли известные московские либералы, которые выступали против организации в Москве международных научных съездов, против выставок в том же Политехническом музее. И получается, что активную политику этих обществ проводили люди консервативного склада ума, которые способствовали становлению гражданского общества, а им противостояли либералы, которые должны были этому способствовать. Нет ли в этом противоречия?»

«Поначалу гражданское общество было плодом государства, — ответил профессор Брэдли. — В XVIII веке, когда сама императрица Екатерина II стояла у истоков создания Вольного экономического общества, и позже, скажем, в Русском географическом обществе, было немало консерваторов, которые хотели оказывать помощь государству, работать во благо России и ее народа. Им и в голову не приходило способствовать смене политического строя в России. Они хотели сохранить в России существовавшую политическую систему, улучшить жизнь без революций. А организаторы выставки в Политехническом музее хотели, чтобы в Россию пришла модернизация, новые экономические и естественнонаучные представления при сохранении русских традиций. И вот тут-то и кроется парадокс. Когда создается какое-то учреждение, то замыслы и идеи основателей — это одно дело, а сама организация может потом пойти по другому пути. К тому же, не все научные российские общества были одинаковы. Были и такие, в которых существенную роль играли либералы. И даже в одном обществе могли существовать разные течения, как, например, в ВЭО. Даже в конце XIX века большинство членов этого общества были на стороне старого режима. Но в то же самое время там существовали и либеральные, и даже социалистические течения».

«Вы сказали в докладе, что само понятие "гражданское общество" — это некая абстракция, — сказала затем Елена Петренко, директор по исследованиям фонда «Общественное мнение». — Правильно ли я поняла, что эта такая же абстракция, каковой является понятие "средний класс"?».

«Да, действительно понятие гражданского общества — это абстракция, — ответил профессор Джозеф Брэдли. — Его конкретные институты — это не абстракция, но как понятие, гражданское общество — это абстракция.  Да и понятие государства — тоже абстракция. Ведь, вставая утром, мы не говорим: «Сегодня я пойду на работу в государство!». Мы идем работать в институт, в агентство, в учреждение. Это что-то конкретное. А само понятие государства довольно абстрактное, поскольку государство само состоит из многих частей. Это же относится и к гражданскому обществу. И когда термин довольно абстрактный, это затрудняет размышления о предмете. Что касается термина «средний класс», то он тоже довольно абстрактный. Хотя отдельные лица, входящие в этот класс, предстают уже более предметно. И, наверное, по-разному ученые понимают, что же такое «средний класс», как определить принадлежность к нему. Кстати, когда возникает вопрос: «Почему гражданское общество в России было слабое?», зачастую следует ответ: «Потому что буржуазия, средний класс были слабыми, политически неразвитыми». Но и опять же, правомерен тогда вопрос: «Если они были «слабые», то в сравнении с чем?». Быть может, по сравнению с положением во Франции так оно и было. Но даже в литературе такого «гнезда буржуазии», как Франция, высказываются сомнения в существовании собственно буржуазии, как класса, как единого целого. Есть даже книга «Миф о буржуазии во Франции», принадлежащая перу историка из Чикаго Серамаза».

Ольга Елина, старший научный сотрудник Института истории естествознания и техники РАН заметила, что доклад Джозефа Брэдли интересен характеристиками научных обществ в контексте развития гражданского общества. «А являются ли универсальными для всех научных обществ те направления, которые определены в деятельности шести обществ, рассмотренных в докладе?» — спросила она.

«Когда я начал собирать материалы, меня поразили, прежде всего, практические общества, занимавшиеся распространением прикладных знаний, — сказал профессор. — Не все научные, узко специализированные общества, скажем, математическое, имели такой широкий, публичный характер. Я выбрал эти шесть обществ, потому что у них был практический профиль и потому что у них были очень интенсивные отношения с государственными учреждениями - именно в силу практической направленности их деятельности. В конце XIX века шел процесс профессионализации в РТО, и особенно в Обществе русских врачей. Этим организациям было жизненно важно защищать интересы представителей профессионального сообщества. В географическом обществе же такого не наблюдалось. И они в своей работе больше, чем другие общества, "соприкасались" с государством».

«А что вы понимаете под социальной базой гражданского общества?» — спросила докладчика директор ГРАНС-центра ГУ-ВШЭ Ирина Мерсиянова. — Встречали вы такое понятие?»

«Часто в теории, — ответил Джозеф Брэдли, — считается самой важной основой гражданского общества частная собственность. В России социальная база не была одинаковой. Вначале такой базой было, безусловно, дворянство. Но мало-помалу социальная база расширялась, появились разночинцы, возник средний класс. И к 1917 году можно говорить о ростках гражданского общества в деревне. Накануне и во время Первой мировой войны очень быстро крестьянами создавались и развивались сельскохозяйственные общества на местах. И, может быть, если бы не было войны и революции, то эта социальная база могла бы расшириться за счет крестьянства. Но когда мы говорим о социальной базе гражданского общества, то стоит обратить внимание и на «врагов» этого общества. К числу таких «врагов» следует, прежде всего, отнести Первую мировою войну, во время которой стало труднее развивать гражданское общество. И, конечно, таким «врагом» была революция вообще, и большевизм, в частности».

«А как, по-вашему, — спросила докладчика Галина Бодренкова, президент Российского Центра развития добровольчества («Московский дом милосердия»), — следует ли политические партии включать в гражданское общество? И какую роль играли в добровольных обществах чиновники?»

«По-моему, сами по себе политические партии можно считать частью гражданского общества. Но когда партии уже играют роль в выработке законодательства и так далее, то их уже труднее считать частью гражданского общества. Политические же учреждения, такие как парламент, — это своего рода мосты между обществом и государством. Но — так считается на Западе — когда политические партии формируются, они уже в гражданском обществе. Хотя в их задачи, возможно, входит не деятельность в обществе, а работа на государство... Что касается чиновников и их роли при создании обществ, о которых идет речь в моем докладе, почти все эти общества имели покровителей, даже из царской семьи. Чиновники играли в них роль и частных лиц, и служителей государства. Это, конечно, осложняет ситуацию. Но Россия ведь не исключение. В Англии существовало Королевское географическое общество, членами которого являлись офицеры военно-морского флота, чиновники. Много такого рода обществ в Германии, в Скандинавии, членами которых были официальные деятели и частные лица. Иногда грань между обществом и государством бывает, так сказать, проницаемой. К сожалению, это движение в большей мере односторонне: чиновники могут стать членами гражданского общества, труднее частным лицам принимать участие в деятельности государственного аппарата».

В своем выступлении, завершившим обсуждение доклада, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН Галина Ульянова, высоко оценила научную деятельность профессора Брэдли, ученого-русиста с мировым именем, автора нескольких книг, соавтора коллективной работы «Гражданская идентичность и сфера гражданской деятельности в Российской империи во второй половине XIX — начале XX веков». «В этой книге, — сказала она, — содержится интересный раздел, касающийся терминологической и теоретической базы гражданского общества».

Николай Вуколов, Новостная служба портала ГУ-ВШЭ
Фото Ивана Морякова