НКО: определяясь с ориентацией

27 января по инициативе Лаборатории исследования гражданского общества (ЛИГО) ГУ-ВШЭ прошел семинар "Коммерциализация некоммерческих организаций — во благо или во вред?"

Какова цель любой коммерческой деятельности? Видимо, прибыль. А может ли получать прибыль некоммерческая организация — НКО? И если вдруг такая организация начнет получать прибыль, останется ли она в статусе организации "третьего сектора"? Ведь в России существует закон об НКО, которым строго очерчены рамки деятельности этих организаций, исключающие ведение коммерческой деятельности в традиционном смысле этого слова, когда получаемая прибыль делится между членами и учредителями в качестве их личного дохода. Конечно, есть и социальное предпринимательство, и не только в России. Однако какова экономическая составляющего такого бизнеса? Социальное предпринимательство существует благодаря налоговым преференциям? А всякое ли НКО должно считать себя социально ориентированным предприятием? И что же это за предприниматель-альтруист, который ставит социально ориентированные задачи во главу угла деятельности своей фирмы? Ведь при таком подходе можно увлечься и прогореть, точно так же, как можно, работая в НКО, ощутить в какой-то момент вкус "большой деньги" и перекочевать в иной статус, ибо, по нынешнему российскому законодательству, НКО и социальное предпринимательство — это все же суть разные вещи… Все эти вопросы прозвучали на семинаре, собравшем представительный кворум видных российских политологов, обществоведов, ученых, представителей НКО, который вел первый проректор ГУ-ВШЭ Лев Якобсон. Он, в частности, предложил собравшимся обсудить и такую тему, как микрофинансирование в контексте проблемы развития социального предпринимательства.

С докладом "Развитие социального предпринимательства в среде российских НКО: возможности и преграды" выступила заместитель директора Института управления социальными процессами ГУ-ВШЭ Александра Московская. Указанная тема, отметила она, имеет три аспекта. Первый связан с определением феномена социального предпринимательства, которое на Западе все чаще рассматривается как желательная перспектива эволюции некоммерческого сектора. Второй определяется проблемами развития НКО в России, которые, с одной стороны, способствуют, а с другой — препятствуют превращению НКО в социальное предприятие. Третий аспект касается опыта российских организаций, которые уже имеют социально-предпринимательские черты и могли бы вполне перерасти в социальное предпринимательство. Социальное предпринимательство — это, по словам А. Московской, "новый способ осуществления социально-экономической деятельности, который сочетает социальную миссию с достижением экономической эффективности и новаторством, свойственным предпринимательству".

Понимание предпринимательства как новаторства здесь принципиально. В России очень часто предпринимательство является простым синонимом бизнеса, коммерции, а "о новаторстве, какой-то неординарной комбинации ресурсов, а уж тем более — комбинации социальных и экономических ресурсов, говорить не принято". Причем речь идет о комбинации этих ресурсов для достижения социальной и экономической эффективности, отсюда формы социального предпринимательства могут быть и сложнее, и оригинальнее.

В освоении темы социального предпринимательства Россия идет путем, противоположным Западу. Там сначала было накопление практического опыта, а потом освоение термина. Примерно в 1960—1970-е стали появляться социальные предприятия в разных странах, причем мало похожие друг на друга. Потом наступил момент, когда была накоплена критическая масса практического опыта, и в 1980-е появились доноры, специализирующиеся на продвижении социального предпринимательства и социальных предпринимателей по всему миру. Одной из первых донорских организаций стал фонд Ашока, основанный Биллом Драйтоном, занимавшийся поиском социальных предпринимателей в разных странах мира. Этот фонд, действующий и поныне, организует семинары, назначает стипендии лидерам социального предпринимательства. Такие фонды поддержки социального предпринимательства весьма многочисленны, и в этом особенно преуспели англо-саксонские страны. Подобные фонды есть в ряде западных стран, но если на континенте они больше ориентированы на социальные предприятия в собственных странах, то в США , например, они работают в международном масштабе.

Затем социальное предпринимательство становится достоянием широкой общественности — это произошло в середине 1990-х. Значимой вехой в этой связи стала книга Чарльза Лидбитера "Возвышение социального предпринимателя", изданная в Великобритании в 1997 году. С обретением общественного резонанса, как это зачастую и бывает, произошла естественная вульгаризация понятия, и под социальным предпринимательством стали понимать все на свете, включая корпоративную социальную ответственность и добровольчество, его начали использовать политики, журналисты… Но опыту социального предпринимательства на Западе это принципиально не вредило — всегда можно было обратиться к практике и увидеть, что это такое на самом деле. В России — наоборот: опыт социального предпринимательства следует за термином. "В России мы сначала осваиваем незнакомое понятие, а потом уж думаем над тем, а есть ли у нас ростки социального предпринимательства и в каком направлении их развивать". Конечно, при этом существует угроза того, что можно не донести до потенциальных и реальных деятелей такого бизнеса или такой некоммерческой деятельности саму суть, заложенную в социальном предпринимательстве. Отсюда принципиальная важность правильного определения специфики социального предпринимательства.

В этой связи г-жа Московская назвала три неотъемлемые черты социального предпринимательства. Это преобладание социальной миссии над коммерцией, что сразу же выводит из разряда соцпредпринимательства любые корпорации социально ответственного бизнеса. Приоритет социальной миссии, социальной задачи означает, что она устойчива на протяжении жизни компании, что она предназначена для решения определенной социальной проблемы. И это может быть проблема борьбы с бедностью, чем занимался лауреат Нобелевской премии мира М. Юнус, знаковая фигура в деле развития социального предпринимательства во всем мире, а может быть деятельность, направленная на защиту прав животных.

Вторая черта — существование устойчивого коммерческого эффекта, что не означает просто наличия заработанных каким-то образом денег (ведь некоммерческие организации могут распространять за деньги книги, проводить семинары и конференции, но это еще не работа на условиях самоокупаемости в условиях конкуренции, и этим НКО отличаются от социального предпринимательства). Устойчивый коммерческий эффект означает самоокупаемость и конкурентоспособность.

И третья неотъемлемая черта — новаторство, с которым комбинируются социальные и экономические ресурсы, что позволяет социальному предпринимательству решать социальные проблемы и заполнять те ниши, которые традиционные организации коммерческого и некоммерческого характера не занимают.

К этим трем факторам, определяющим специфику социального предпринимательства, следует добавить еще один: существование ценностной сети. Ведь социальное предприятие всегда опирается на определенную социальную среду и социальные группы. Как правило, это либо люди, на решение проблем которых предприятие ориентировано, либо профессионалы, работающие с "уязвимыми" группами и хорошо знающие их проблемы. В ситуации самопомощи хорошим примером являются социально-предпринимательские проекты инвалидов. В России Фонд региональных социальных программ "Наше будущее" провел пилотный конкурс в поисках неких зерен социального предпринимательства на российской почве, и именно организации инвалидов соответствовали заданным критериям социального предпринимательства лучше других, потому что они объединены общей болью и хорошим знанием своих проблем, имеют свою устойчивую сеть общения, обмена информацией, интересов.

Что касается обоснования возможности "коммерциализации" деятельности российских НКО, то докладчица сослалась на статью Михаэля Кляйнеберга "Некоммерческие общественные организации в российском секторе социального обеспечения", опубликованную в "Журнале социологии и социальной антропологии" в 2000 году. Там показано, как попытка создания независимого сектора НКО в сфере социального обеспечения России сталкивается с препятствием в виде неподходящего исторического опыта, поскольку в российской истории не существует традиций системной благотворительности, широкой сети гражданских организаций посредничества в сфере социального обеспечения, на которые НКО могли бы опереться для своего нынешнего самоопределения. Поэтому приемлемым выходом является обращение к "нравственно нейтральным" стратегиям выживания, т.е. к модели НКО, "построенной на критерии эффективности, присущем рыночной экономике". Из этого следует, что социальное предпринимательство — это как раз тот самый опыт, который в этом смысле может быть перспективен. Г-жа Московская отметила, что здесь нет полного совпадения ее позиции с позицией автора статьи. С одной стороны, он не указывал прямо на социальное предпринимательство, с другой — социальное предпринимательство, по мнению А. Московской, не может быть нравственно нейтральным, наоборот, оно "нравственно заряжено", поскольку решение той или иной социальной проблемы — его предназначение.

Лев Якобсон

В среде исследователей "третьего сектора", сказал по окончании ее выступления Л. Якобсон, определение социальных предприятий неоднозначно и представляет обширное поле для дискуссий. Кто-то включает социальные предприятия в состав "третьего сектора", кто-то — нет. Причем здесь ощущается даже некоторое географическое разделение. В романской Европе среди профессорского состава наличествует тенденция к их включению в сектор, а в англо-саксонском мире превалируют иные взгляды. И за этим стоят концептуальные различия.

Затем с докладом "Опыт микрофинансирования и социальное предпринимательство в России" выступил президент Российского микрофинансового центра Михаил Мамута. Он выразил удовлетворение по поводу расширяющегося взаимодействия между возглавляемым им центром и Вышкой, которая летом минувшего года вошла в состав учредителей центра (кстати, этому содействовал и визит в Москву в апреле минувшего года нобелевского лауреата М. Юнуса).

Г-н Мамута, в частности, коснулся темы социального предпринимательства как некоего мостика между коммерческим и некоммерческим секторами, взаимосвязи этого явления с микрофинансированием как практическим проявлением реализации этой концепции. "Мне представляется, сама идеология социального предпринимательства не была придумана теоретически, а затем уж только доказана на практике, — сказал докладчик. — Скорее наоборот, по мере развития социально-экономических отношений и стали возникать особые виды предприятий, которые плохо укладывались как в действующую коммерческую, так и в действующую некоммерческую модели. И эти предприятия находились некоторое время в состоянии растерянности, пытались самоидентифицироваться, найти свое место, сталкиваясь с критикой с обеих сторон, в том числе и с публичной критикой: если вы коммерческая организация, то получайте прибыль, платите налоги и не рассказывайте сказки про свою социальную миссию. А если вы некоммерческая организация, то перестаньте зарабатывать деньги и формировать прибыль, оказывайте обычные виды некоммерческой поддержки, включая и благотворительную. И микрофинансирование как феномен, возникший в своем классическом виде в середине 1970-х, стало острием этой проблемы, а может быть, в чем-то ее и сформировало, поскольку один из широко известных нам примеров социального бизнеса — это модель микрофинансирования, предложенная банком "Грамин".

М. Юнус, реализуя эту модель, поставил перед собой взаимоисключающие, казалось бы, условия: он создал коммерческое предприятие, социальную миссию которого назвал основной целью деятельности. И зарабатывая затем достаточно хорошие деньги, он тем не менее умудрялся сохранить эту социальную миссию в качестве главной цели дела при наличии производных функций, связывая их механизмом перераспределения.

Конкретизируя, можно заметить, что модель "Грамин-банка" основана на принципе: каждый заемщик является акционером, или: 95% — это акционеры. И прибыль, получаемая "Грамин-банком", частично распределяется в пользу тех же самых заемщиков уже через дивиденды, выплачиваемые на капитал. Это лишь один из примеров того, как он умел сохранять социальную функцию компании, годовой оборот которой составляет около 5 миллиардов долларов, что для такой маленькой и бедной страны, как Бангладеш, весьма внушительная сумма. Кроме модели Юнуса, хорошо известна так называемая корпоративная модель Мондрагонских кооперативов Страны басков, являющаяся хорошим примером социального бизнеса. Иными словами, социальное предпринимательство не каприз ума, а реально существующая и приобретающая все большее распространение модель.

Но при этом возникает ряд вопросов. Всякая ли некоммерческая или коммерческая организация, преследующая социальные цели, должна считать себя социальным предприятием и может считать себя таковым? Всякое ли социальное предприятие, имеющее четкую социальную миссию, отвечающее всем критериям этого предприятия, остается им до тех пор, пока оно от этой миссии не отказывается? Отвечая на второй вопрос, приходим к интересному выводу, хорошо характеризующему особенности социального бизнеса. Для правильного определения социального предприятия нужно понять, какие цели являются социальными в данной конкретной стране и в данный конкретный момент времени. Часто люди, живущие в разных странах, говоря о социальном предпринимательстве, не могут понять друг друга, потому что под таким предпринимательством они понимают совершенно разные вещи, присущие только их странам.

Дело еще и в том, что любое социальное предприятие в ходе своей деятельности как бы "убивает" свое социальное начало: чем более оно успешно, тем меньше социального в его деятельности. Ведь добиваясь успеха, социальное предприятие способствует снижению остроты решаемой социальной проблемы. И решив ее и оставаясь в этом сегменте, предприятие скорее всего уже не будет оставаться социальным, а будет уже коммерческим, зарабатывая деньги и преследуя вполне коммерческие цели. Поэтому вопрос идентификации целей и их определения является одним из важнейших для формирования дискуссии вокруг этого вопроса.

Что касается микрофинансирования, то изначально микрофинансовый сектор был представлен некоммерческими организациями. И, конечно, они сталкивались с вопросом-претензией: почему вы, являясь некоммерческими организациями, даете займы людям на возвратно-платной основе, а не оказываете им благотворительную поддержку? Безусловно, прошло некоторое время, прежде чем общество осознало, что благотворительность не всегда и не во всем является эффективным методом решения социальных проблем. Постепенно по мере развития сектора микрофинансирования в нем все более явно начала проявляться коммерческая сторона. Лет семь назад возникла целая борьба идеологий микрофинансирования. Один из вопросов, вызванных этой дискуссией, состоит в следующем: если коммерческая организация отказывается от декларирования социальной миссии как основной своей миссии, но при этом достигает целей той же самой миссии, обслуживая ту же самую группу клиентов и предлагая им те же самые продукты, которые производят предприятия, считающие себя социальными, то есть ли, вообще говоря, между ними разница? И, быть может, тут важнее эффект работы конкретной компании, а не то, как она себя декларирует.

"На наш взгляд, правильным является все же следующий ответ: предприятие является социальным только в том случае, когда оно четко осознает свою социальную миссию, потому что в таком случае оно эту миссию может "отслеживать", и в случае дрейфа социальных целей оно будет в состоянии обеспечивать дрейф и собственной деятельности, — продолжал г-н Мамута. — Тем самым и социальная цель сохраняется. Таковы базовые моменты, связанные с развитием микрофинансирования в мире".

Если говорить в этом контексте о России, то в сравнении c общемировой практикой страна прошла пока небольшой путь, микрофинансирование в России как институт насчитывает всего семь-восемь лет. Но и в России предприятия столкнулись примерно с теми же самыми проблемами, что и пионеры этого бизнеса в мире: некоммерческие организации последовательно обвиняли их в том, что они занимаются коммерческой, более того — кредитной деятельностью, а коммерческие организации — в том, что они просто-напросто ростовщики, зарабатывающие деньги на бедных. Пришлось пройти достаточно долгий путь общественных дискуссий, в ходе которых все же удалось добиться понимания того, что эта деятельность, имея по внешним признакам коммерческий характер, является деятельностью, направленной на реализацию определенной социальной миссии. Но при этом делалась и оговорка: является ли деятельность каждой микрофинансовой организации в России социальной? "На этот вопрос мы безусловно отвечаем отрицательно. Есть достаточно много микрофинансовых коммерческих организаций, которые занимаются этим просто для того, чтобы зарабатывать деньги, и делают это достаточно эффективно. Мы абсолютно не против этой модели, но говорить при этом, что речь идет о социальном предпринимательстве, не стоит. А сама структура микрофинансового рынка в России настолько многообразна, что в нее входят как чисто некоммерческие организации, такие, как фонды поддержки предпринимательства, кредитные кооперативы, которые тоже являются НКО, так и абсолютно коммерческие организации в форме ЗАО, ООО, которые занимаются весьма похожим бизнесом, что тоже порождает вопросы о том, где пролегает грань между социальным и коммерческим финансированием", — подчеркнул М. Мамута.

Сегодняшний российский микрофинансовый рынок не так велик, как того хотелось бы, но в нем все же действует около двух тысяч организаций всех видов и форм. Совокупный объем всех средств, аккумулированных в этом секторе, составляет 30 миллиардов рублей. Общее количество клиентов, которые обслуживаются в данном сегменте, составляет около одного миллиона человек, причем в основном это представители малообеспеченных слоев населения и начинающие бизнесмены (процентов на 70—80). Большинство финансовых продуктов, прежде всего займов, которые выдаются микрофинансовыми организациями, — продукты беззалоговые, то есть действительно основанные на оценке личностных качеств заемщика, а не его обеспечения…

Деятельность этих организаций содержит массу плюсов как для социального, так и для экономического развития общества. И более того, в "условиях финансово-экономического кризиса значение микрофинансирования, в том числе не только в качестве инструмента снижения бедности, усиливается. Сейчас на первый план выходит такая безусловно важная социальная задача, как содействие занятости и снижение безработицы. Вот пример появления социальной цели в силу изменения макроэкономической ситуации там, где еще год назад ее не было. Микрофинансирование сейчас дополняет такую функцию, как содействие занятости и вовлечение безработных в предпринимательскую деятельность. И на этой волне мы можем получить свой дивиденд в виде дополнительной государственной поддержки, законодательного, финансового и налогового стимулирования".

У микрофинансирования в России, по убеждению М. Мамуты, есть хорошие и вполне понятные перспективы. Хотя ясность в развитии микрофинансирования именно в качестве института социального предпринимательства пока не просматривается.

Одна из задач на ближайшие несколько лет, стоящих перед Российским микрофинансовым центром, — выработка социальных стандартов осуществления микрофинансовой деятельности и максимально широкое продвижение этих стандартов. Решение этой задачи будет осуществляться с рядом международных институтов и учетом опыта других стран, где достигнут существенный прогресс в области развития социальной составляющей микрофинансирования.

Возвращаясь к теме нынешнего семинара — хороша или нет коммерциализация некоммерческого сектора, — г-н Мамута отметил, что микрофинансирование как раз и является одним из тех секторов, в котором этот вопрос проявился со всей очевидностью. Будучи изначально некоммерческим, а затем перейдя в иную плоскость и став на сто процентов коммерческим, сейчас этот сектор ищет баланс, который позволит ему сохранять свою социальную функцию, оставаясь при этом в достаточной степени рентабельным. И, наверное, как минимум один из ответов на указанный вопрос связан с тем, может ли НКО увеличивать охват получателей поддержки в рамках своей некоммерческой деятельности, пользуясь при этом рентабельными и рыночными механизмами.

Таким образом, в ходе выступлений двух докладчиков вырисовались два сюжета. Один из них оказался связан собственно с развитием социального предпринимательства и в этом контексте — с микрофинансированием, другой касался НКО и того, как они вписываются в эти процессы. Затем последовали вопросы докладчикам, которые и сами по себе были неким дополнением к их выступлениям. Так, Андрей Медушевский, профессор кафедры прикладной политологии ГУ-ВШЭ, высказал мнение, согласно которому представляется ложной дилемма коммерциализации или некоммерциализации НКО. В основе должна лежать социальная функция этих организаций и разделение социальной функции на декларированную и реальную, что позволило бы разделить все НКО на реальные, возникшие спонтанно как ответ на некую рыночную закономерность, и искусственно созданные НКО, декларированная цель которых не соответствует их реальной функции в обществе. "Потому что если мы будем говорить о декларированной социальной функции, то у нас получится, что КПСС — это лучшая некоммерческая организация", — сказал г-н Медушевский. А как быть в ситуации, когда мы имеем неправительственные организации, создаваемые государством? Эти организации могут быть некоммерческими, могут быть более коммерческими, но если они реально получают деньги из государственных банков, то они не выполняют свою реальную функцию по защите социальных интересов.

А как соотносятся зарегистрированные и не зарегистрированные НКО? Например, в Китае насчитывается два миллиона таких организаций, из них только тридцать тысяч зарегистрированных. Не затрагивается ли поэтому в приведенных докладах лишь верхушка айсберга? И, наконец, как быть с ситуацией влияния НКО и НПО? Ведь очевидно, что российские законы об НКО и НПО приняты в стремлении избежать "цветных революций", которые как раз и осуществлялись через посредство НКО и НПО. Считают ли докладчики, что этот фактор играет роль, или он элиминируется в указанных докладчиками исследованиях?

Когда речь идет о коммерциализации НКО, то имеется в виду, что эти организации могут получать прибыль и направлять ее своим учредителям, пайщикам или же на реализацию своих уставных целей? Этот вопрос последовал от декана факультета социологии Вышки Александра Чепуренко. А являются ли социально ориентированными предприятиями компании "Филипс" и "Евросеть", распространяющие в России мобильные телефоны? Этот вопрос задали представительница Госдумы РФ Галина Бодренкова и студент Вышки Сергей Санович. Мы знаем, что АвтоВАЗу помогают не для того, чтобы продавать автомобиль "жигули", но для того, чтобы обеспечить занятость людей, последовала в развитие этой темы ремарка от Л. Якобсона. За эти "жигули" платят ради социальной миссии. В этом случае является ли социальным предприятием АвтоВАЗ или же нет? Были заданы и другие вопросы по выступлениям докладчиков, которые постарались удовлетворить любопытство присутствующих.

Кто же должен определять социальную функцию предприятия? Прежде всего, заметила А. Московская, это сами предприниматели, а во вторую — те общественные структуры, которые могут оценить исполнение этих функций. В конечном счете ответ на этот вопрос может дать население. Кстати, если инициатива создания социального предприятия исходит от НКО, то это вовсе не значит, что должна быть коммерциализирована вся деятельность организации. Осознав необходимость такого развития, менеджеры могут найти направление, в котором эта деятельность или ее часть способна вырасти. Примеры существующих уже долгое время успешных социально-предпринимательских инициатив опровергают некоторые опасения относительно того, что успех социальной деятельности может в конечном счете привести к выхолащиванию "социальности" социального предпринимательства. Создается группа предприятий (это касается и банка "Грамин" — постепенно он превратился в Грамин Групп), часть из которых сохраняет некоммерческую природу, а другая часть является бизнесом. Иной вариант поддержания социального назначения социального предприятия — принадлежность собственности на него общественной организации.

Выявление социальной цели должно стоять во главе угла при определении того, что же представляет собой социальное предпринимательство, сказал, в свою очередь, М. Мамута. Само социальное предпринимательство "является продуктом весьма лидерским", в нем многое зависит от личностных качеств человека, стоящего во главе процесса. И задача этого человека состоит в том, чтобы вовремя понять снижение остроты решаемой социальной задачи и "наметить переход в какой-то другой сегмент".

По мнению г-на Мамуты, есть достаточно четкая грань между социальными целями и общественно полезными целями. Хотя в реальности эту грань не всегда сразу определишь. Изменение жизни к лучшему — это общественно полезная цель, потому что она ориентирована на все слои потребителей, и в этом смысле показателен пример "Филипса" и "Евросети". Но "социальной можно считать только ту цель, которая направлена на решение конкретной социальной задачи", которая "не может иметь беспредметного характера". Вот если бы "Филипс" поставил себе конкретную задачу изменить жизнь людей с ограниченными физическими возможностями к лучшему, то "тогда, вероятнее всего, это было бы социальным предпринимательством в случае, если жизнь этих людей социально ущербна и не защищена".

Что касается вопроса про АвтоВАЗ, то он прямо связан с вопросом имитации некоммерческой миссии в деятельности организаций, которые реализуют совсем другие задачи. "Если в описанной ситуации АвтоВАЗ официально объявил бы, что целью его деятельности является поддержка работающих на этом предприятии путем выпуска и продажи некондиционных автомобилей, и если бы покупали их не для того, чтобы на них ездить, но для того, чтобы поддержать работающих на АвтоВАЗе 150 тысяч рабочих, инженеров и служащих, вот тогда можно было бы согласиться с формулировкой о том, что этот завод социально ориентирован".

При этом М. Мамута вновь подчеркнул, что "социальность" предприятия определяется тем, оказывает ли оно "поддержку беднейшим, наиболее ущемленным в социальном плане людям". В этой связи он вновь привел пример "Грамин-банка" и М. Юнуса, который поставил задачу продажи услуг беднейшим слоям населения на определенных принципах, которые им выгодны. Банк быстро развил другие секторы, создав, например, "Грамин-телеком", который выпускает сотовые телефоны стоимостью $1,25. На этих аппаратах нельзя играть ни в какие игры, они предназначены только для звонков, но от них только это и требуется. М. Юнус создал совместную компанию "Грамин-Данон", которая, в частности, производит йогурты в съедобных упаковках! Законный вопрос: зачем бедному человеку эти коробочки из пластмассы? Была поставлена задача, и эта задача была решена! Человек съедает йогурт, а затем и саму упаковку. Абсолютно безотходный продукт, даже два продукта, причем за те же самые деньги! И главное — все это делается в сегменте беднейших слоев населения, для которых и продвигается соответствующий продукт. В этом и есть социальная миссия компании "Грамин".

В дискуссию включился главный научный сотрудник Института системного анализа АН РФ В. Якимец, охарактеризовавший название семинара как "в хорошем смысле слова провокационное". Если взглянуть на российскую действительность и говорить о коммерциализации российских НКО, то это "будет сменой организационно-правовой формы и переводом в частный сектор". Когда появляется необходимость в НКО? Когда провален рынок и провалено государство, есть такой термин "провалы рынка". Социальные предприятия как микро-бизнес — это вторая производная провала некоммерческого сектора и социально-ответственного бизнеса. По мнению г-на Якимца, "поставлена хорошая научная задача — разобраться со второй производной провала рынка".

Слово вновь взял Л. Якобсон, который, возвращаясь к теме семинара, напомнил, в частности, что по российскому законодательству (как, впрочем, и по американскому), социальное предпринимательство и НКО — это совершенно разные вещи. Скажем, во Франции сами отношения субъектов строятся на принципах солидарности, и с точки зрения тамошней научной школы неважно, как эти субъекты зарегистрированы. А есть четко зафиксированный американский, да и российский подход, согласно которому начинать следует все же с ясных юридических определений. И научный спор ведется вокруг того, какой путь плодотворнее. "Однако вопрос о том, нужна ли коммерциализация НКО или нет, никуда не исчезнет, по какому руслу ни велась бы дискуссия", — заметил первый проректор Вышки.

Вслед за этим из зала прозвучала реплика: не имеет смысла говорить о необходимости коммерциализации НКО по той простой причине, что она уже идет полным ходом, и вопрос лишь в том, в каких формах она осуществляется.

Президент МОНФ Владимир Боневоленский добавил, что в докладах, посвященных социальному предпринимательству, ничего не было сказано об экономике этого бизнеса. "Отличается ли чем-то социальное предпринимательство от просто предпринимательства в смысле нормы прибыли, которой оно согласно удовлетвориться? Социальное предпринимательство существует благодаря какому-то особому налоговому режиму, каким-то налоговым льготам? — задался вопросами ученый-экономист. — И почему вдруг некоторые сферы, которые ранее рынок не обслуживал, оказалось возможным обслуживать на рыночной основе, за счет самофинансирования?.." Что же касается коммерциализации НКО, то, по мнению В. Боневоленского, "она хороша лишь в той мере, в которой сортирует направления работы НКО и чистого бизнес-сектора. Но при этом в практической работе зарабатывание НКО ресурсов за счет деятельности, связанной с ее уставной деятельностью, то есть продажей брошюр, проведением платных семинаров, конференций, — это нормальное явление. Хотя любой практикующий НКОшник скажет, что нет никакой ровным счетом возможности выйти за определенные рамки нет, и, если это сфера некоммерческая, то занимаясь уставной деятельностью никак не добьешься самофинансирования, не говоря уж о том, чтобы заработать какую-то прибыль. В России же это еще усугубляется жутким налоговым режимом. Но даже и в восточноевропейских странах, включенных в Евросоюз, мне не известно ни одного случая, чтобы некоммерческая организация за счет своей деятельности превратилась бы в успешное предприятие".

Елена Тополева, директор Агентства социальной информации, задала вопрос, как же население относится к коммерциализации НКО. В ответ старший научный сотрудник Института проблем государственного и муниципального управления ГУ-ВШЭ Ирина Мерсиянова привела следующие факты. Согласно данным всероссийских социологических опросов населения, проведенных Вышкой в рамках мониторинга состояния гражданского общества, лишь каждый десятый россиян является потребителем бесплатных товаров и услуг разных видов НКО, при этом почти каждый третий хотел бы получать помощь, товары или услуги (например, медицинские, информационные, социально-бытовые, образовательные и др.) бесплатно. Одновременно с этим результаты всероссийского обследования НКО показывают, что лишь каждая четвертая НКО получает доходы от реализации своих услуг (товаров). Несмотря на разнообразие источников финансирования в секторе в целом, объемы денежных средств, которыми располагают большинство НКО, очень малы. В каждой восьмой организации вообще не было никаких поступлений. В каждой шестой организации поступления составили менее 50 тысяч рублей. Почти половина российских НКО не смогла перешагнуть в 2006 году рубеж в 500 тыс. рублей. Однако на уровне отдельных кейсов обнаруживаются весьма привлекательные ситуации финансового благополучия НКО. Г-жа Мерсиянова сослалась на пример межрегиональной организации инвалидов с очень хорошо налаженной работой по привлечению средств.

На что первый проректор Л. Якобсон заметил, что проблема коммерциализации НКО стоит отнюдь не умозрительно, ибо средств у организаций некоммерческого сектора действительно не хватает. "Как мне показалось, — сказал он, — в ходе семинара нарисована некая благостная картина: социальные предприятия — это здорово, если зарабатывают некоммерческие организации — тоже неплохо. Однако за всеми этими сюжетами стоят вопросы, на которые надо отвечать. И действительно, где грань между социальным и несоциальным предприятием? Эта грань не юридическая, но она все равно есть, и потеря миссии или имитация существуют и обсуждаются учеными и специалистами… И уж совсем очевидно, что, отстаивая право некоммерческих организаций зарабатывать деньги — а куда ж им деться, они иначе прекратят существование, — мы вместе с тем должны отдавать себе отчет, что зачастую с этим связана утрата миссии или угроза ее утраты. Исследования показывают, что это вопрос чрезвычайно острый, и мы к нему еще будем возвращаться", — подчеркнул первый проректор Вышки.

Николай Вуколов, Новостная служба портала ГУ-ВШЭ
Фото автора и Виктории Силаевой